Один из любимых и простейших мотивов фэнтези-живописи - полуголый тяжеловооружённый облом, машущий какую-нибудь гадость. На второстепенных планах обычно присутствуют скудно одетая персона восхитительно противоположного пола и нечто гнусное, до каковых персонажей облом хочет докопаться, но по-разному.

    Нижеследующее есть всего лишь развитие сюжета. Хотя, полагаю, не совсем стандартное.

    Окно, несмотря на свои громадные размеры, из-за толщины стен напоминало бойницу. За окном складывалась и распадалась многоцветная мозаика тысячи битв. На мгновение отдельные участки, увеличившись, занимали всю площадь окна, но Богу Войны на них было плевать.

    Он сидел за столом, покрывая привычными рунами толстый лист пергамента, оставляя места для рисунков. Длинные чёрные волосы в беспорядке рассыпались по плечам и не раз грозили размазать написанное в неудобочитаемые кляксы. Тогда Бог Войны откидывал непослушные пряди назад.

    Комнату, в которой писал книгу Бог Войны, наполнил аромат роз. Бог огляделся, встал, отодвинув взрыкнувший табурет, и растянул тонкие бесцветные губы в улыбке.

    - Входи.

    Она появилась посредине комнаты. Стало светлее. Как обычно, Богиня Любви не могла остановиться на одном-единственном облике. Сейчас она выглядела высокой сильной девушкой с простоватым лицом - почти валькирией.

    - Слушаю, - недовольно буркнул Бог Войны. Богиня Любви прошлась по комнате, с любопытством взглянула на паноплии, подошла к столу и взвесила на руке пустой переплёт будущей книги.

    - "Гейнц Гудериан", - прочла она. Глаза Богини Любви изменили свой цвет на чёрный, ресницы удлинились. - "Внимание, танки!" Что такое "гейнц" и кто такие "танки"?

    Бог Войны тяжело вздохнул. Очевидно, просьба, ради которой явилась сюда Она, обещала быть экстраординарной, если разговор начинался издалека.

    - Вот, - он показал на окно. Серо-зелёный валун неправильных форм, покачиваясь и пыля, надвигался на скорчившуюся человеческую фигурку. Мелькнуло лицо человека - скуластое, с закушенной губой, потное и грязное.

    - А кто этот мальчик? - спросила Она.

    - Тейсинтай. Сухопутный камикадзе, - ответил Бог Войны. Богиня Любви в знак непонимания пожала точёными плечиками балованой наследницы. В окне полыхнуло. "Танк", наехавший на человека, окутался дымом и остановился. Из верхнего выступа полезли люди, одетые в зелёное. Один из них непонятно отчего завертелся на месте и упал.

    - Умер, - огорчилась Богиня. - Всегда у тебя так. Не смог помочь?

    - Там я не властен. Там свои порядки, - пояснил Бог Войны. - Я только учусь.

    Богиня тряхнула тяжёлыми золотыми кудрями.

    - Я хотела Тебя попросить... - начала Она и умолкла. Бог Войны смерил Её взглядом глубоко посаженных карих глаз. "Не может отучиться", - подумал Он.

    - В общем... Я не хочу, чтобы Сиберн умирал. Ну... это тот скартебель, который обучает восставших крестьян в области Деленг-Кор.

    "Здрасте, приехали", - подумал Бог Войны. Согласно Его планам, легион, обученный Сиберном, должен был погибнуть со своим командиром где-то через неделю на Арнрадском поле. Предварительно озаботившись, чтобы неизбежную победу противника хронисты назвали "пирровой".

    - Зачем он Тебе? - полюбопытствовал Бог Войны. Богиня - теперь Она стала бледной и тонкой, наподобие анемичной монастырской послушницы - моргнула и ответила:

    - У него и Лайд, дочери мельника из Гарса - любовь. Они могут быть счастливы.

    Бог Войны с трудом удержался от патетического сарказма. "Лайд, дочь мельника из Гарса! И они могут быть счастливы!" Кажется, Он думал слишком явно. Богиня Любви искоса взглянула на Него и сказала:

    - Прости. Я пойду.

    - Подожди. Сиберна ранят в стычке с разъездом лоялистов. Его оставят в деревне, а легион маршем двинется к Арнраду. И Я выпущу его из-под Своей руки. Достаточно?

    - Достаточно, - согласилась Богиня. - Прости, не могу задержаться.

    И Она исчезла, оставив после Себя запах роз. Чайных. Бог Войны сел на табурет и уставился в окно. Он смотрел, как молния ударила в какого-то мага, и тот обугленной головнёй повалился на землю.

    "Будет счастлив, узнав, что его боевые друзья полегли под копытами королевских гвардейцев. Будет счастлив жить в глуши, вращать жернова и обсуждать цены на муку. А Лайд, дочь мельника из Гарса, вряд ли позволит учить будущий выводок боевым приёмам. А Сиберн и не будет. Всё-таки Она теперь примет его под Свою руку. Сопьётся рыцарёнок, точно сопьётся..."

    В окне разворачивалась конная лава. Низкий гул копыт мешался с криками и визгом. Блестели лезвия сабель.

    Бог Войны вспоминал события тысячелетней давности. Ярче всего помнились скользкие от крови узкие храмовые ступени, на которых было трудно удержаться, а ещё труднее - отбивать атаки храмовых же големов. Или это были живые стражники? Всё-таки Он - тогда ещё он - разбил кристалл... или сломал амулет? Этого Он не помнил. Помнил, как рубил алтарные цепи, освобождая Её - тогда ещё её? Нет... - с жертвенника.

    Но он разбил кристалл. Или сломал амулет. И одного Бога ("Богом чего он был? Не помню...") не стало. Стало двое. Потому что сила не пропадает в никуда.

    Бог Войны вспомнил морщинистое лицо старого мудреца, его трясущиеся руки, протянувшие фолиант "О божественной сущности". Бог Войны тогда искал Её, неведомо куда исчезнувшую, по всем доступным мирам.

    Мудрец объяснил, что бессмертие означало неизменность. Бог Войны согласился. Хотя бы потому, что ярость, бушевавшая в нём во время атаки на храм, никуда не делась.

    Мудрец печально спросил: "А любовь? Ты всё ещё любишь Её?" Бог Войны не знал, то ли рассмеяться, то ли возмутиться. И Он честно ответил: "Конечно же, иначе Я Её не искал бы!"

    Мудрец покачал лысой в старческих пятнах головой, похожей на шляпку пещерного гриба, и задал Ему последний вопрос: "А Она Тебя - любит?"

    Бог Войны помнил разговор с Ней и Её ответ. И дурацкую попытку самоубийства. Увы - неизменность, к сожалению, означала бессмертие.

    Во всё окно, в чёрной, прошитой звёздами пустоте плыла над белёсо-голубым горбом целого мира сложная конструкция, ощетинившаяся антеннами. "Додумаются же..." - хмыкнул Бог Войны.

    Он макнул перо в чернильницу, прислушался к чьему-то внутреннему голосу, звучавшему в неизмеримой дали, и начал новый абзац.

    Впереди оставалась вечность.