Однажды тёмной ночью режиссёр городского театра крался по кладбищу с лопатой наперевес... Нет, лучше уж с самого начала.

   Один провинциальный имперский город мечтал стать второй столицей и всеми силами тужился сравняться с метрополией. Помимо прочего, было решено завести свой театр.

   Так как люди образованные и склонные к сочинительству в феодальном обществе редкость, пришлось спешно амнистировать какого-то младшего сына одного из местных баронов. Случилась некая история с полуфилософской книгой, излагавшей идеи народничества и анархизма... Короче, заменили смертную казнь должностью режиссёра на полставки с доп. обязанностями продюсера и драматурга. Должностью, выражаясь по-феодальному, фигляра.

   Новоиспечённый Станиславский рьяно взялся за дело. После первой же генеральной репетиции местные священнослужители, завывая и плюясь, потребовали его голову. Но хитрый фигляр сослался на столичные веяния, и всё окончилось тем, что зарубили не его, а пьесу.

   Режиссёр спасся в местный вариант социалистического реализма. Неплохо владея пером (в смысле гусиным), он попросту сляпал сочинение из благородной жизни благородных (ну очень благородных!) людей, в коих местный бомонд узнал себя. Пьеса прошла на "ура".

   Жизнь, в общем, наладилась, хотя последствия ждать себя не заставили. И так диссидент, да ещё и осознавший волшебную силу искусства, фигляр вскоре стал опасен, избрав оружием сатиру.

   Каждая последующая пьеса наносила тщательно спроектированное и любовно выношенное оскорбление очередному дворянскому семейству. Честно говоря, если бы не царившие вокруг нравы серпентария, драматурга бы линчевали. А так создалась ситуация, когда ещё не оскорблённые хохотали над уже оскорблёнными, а последние предвкушали момент, когда на очередной постановке их полку прибудет.

   Всё равно, текучесть кадров в труппе была потрясающая, да и телохранители драматурга менялись с головокружительной быстротой. Местные киллеры делали состояния на одних авансах и выходили в отставку.

   Озверевший от постоянной войны с целым городом драматург платил осведомителям за подробности светской, деловой и постельной жизни будущих жертв. Пьесы сочинялись одномоментно. В метрополии на местный театр обратили высочайшее внимание, хотя покушений и убийств от этого меньше не стало. Труппа ныне состояла только из крепостных, и даже дуэльные диалоги произносились тягучим тоном типа "Мы люди не местные, подневольные..."

   Одну из городских сплетен-историй фигляр, мечтавший всё-таки прославиться чем-то отличным от издевательств над классово близким элементом, отслеживал лично, надеясь на нетленку.

   Видно, это судьба - нетленным обещало стать произведение о любви вьюноши и девицы из враждующих семейств; местных, так сказать, Ромео Монтекки и Джульеты Капулетти. Об их романе судачил весь город, родственники давали жуткие клятвы; количество дуэлей на квадратный метр городской площади выросло втрое, и вендетта приобрела размах совершенно корсиканский.

   Фигляр собирал информацию, восстанавливал недоговорённости и заполнял лакуны. Да, это действительно была Любовь с нескольких больших букв разом! Диалоги и монологи ложились на пергамент практически в аутентичном виде, и драматург дивился, как всё удачно складывается.

   Даже слежка за главными героями оказалась небесплодной. В одну прекрасную лунную ночь фигляр сидел на дереве в саду "Джульетты" и второпях записывал страстный монолог "Ромео", перемежаемый высококачественными серенадами. Кончилось тем, что ветка подломилась, заспанный привратник выпустил собак, а счастливый влюблённый, в отличие от драматурга, успел сбежать.

   Сильно покусанный фигляр продолжил запись пьесы с натуры. Дело (не без помощи друзей и родственников влюблённых) стремительно катилось к двум самоубийствам, в дворянских собраниях звучали яростные речи (некоторые из них моментально перекочёвывали в пьесу), а Любовь, несмотря ни на что, оставалась Любовью.

   Наконец всё разрешилось - сколь закономерно, столь же и трагически. Яд, кинжал, всё это на фоне нескольких дуэлей, незаметно и элегантно перешедших в массовое побоище... Фигляр, потратив почти все свои сбережения, сумел проникнуть на место действия и, затихарившись за гардиной, плакал, слушая последние слова влюблённых. Память у него была хорошая.

   ...Драматург смотрел на пухлую стопу пергаментных листов, хранивших на себе шедевр, равного которому пока ещё не было создано, и его, драматурга, снедали сомнения. Ну не бывает так в жизни! Высочайший взлёт чувств в мире вежливой лжи и грубой правды... Цветы, выросшие на булыжной мостовой. Сомнения вгрызались в душу фигляра глубже и глуюже. Вскоре ему стало казаться, что всё было грандиозным спектаклем, разыгранным специально для него.

   В общем, чтобы не двинуться с глузду, он отправился вскрывать склеп, где были похоронены влюблённые. Похоронены они были вместе, согласно перемирию, которое заключили оставшие в живых родственники на обгоревших руинах своих особняков.

   И вот, однажды тёмной ночью режиссёр городского театра крался по кладбищу с лопатой наперевес. Кроме лопаты, были ещё фомка и набор отмычек, но они не так бросались в глаза.

   Когда склеп был вскрыт, гробы осмотрены, и аутентичность содержимого удостоверена, фигляр вытер трудовой пот со лба и совсем уж было собрался отправиться домой.

   Но тут он заметил призраков убиенных, с интересом следивших за его работой. Девушка и юноша пронаблюдали, как жутко побледневший драматург трясущимися руками закрыл гробы, сделал нечто вроде книксена, побежал прочь и впилился в противоположную стену склепа.

   Когда фигляр очнулся, призраки всё ещё были здесь. Понимая, что терять уже нечего, он вопросил, а почему, собственно?

   Парень пожал плечами и сказал, что сегодня они здесь в последний раз. Пришли отдать дань памяти себе, любимым. Завтра в другой мир, отдых окончен.

   Какой отдых, не врубился режиссёр.

   Обычный отдых, между действиями. Антракт. Завтра в другой мир, там подошло время родиться тем, кто лет через шестнадцать отчаянно полюбит друг друга.

   Фигляр прозрел и с горечью сказал, так вы таки актёры. Хоть и божественные, но актёры.

   Сам ты актёр, оскорбился призрак-парень. Ничего ты не понял...

   В разговор вступила девушка-призрак. Мало Любви во Вселенной, сказала она. Когда-то, совершенно в другом месте и времени, мы полюбили друг друга. Полюбили именно так, с нескольких больших букв. Дело окончилось неприятностями вроде нынешних - и там, на небеси, решили не растрачивать нас на рай или ад. Рождаемся в разных мирах, и аборигены смотрят и учатся Любви. И Её понемногу, очень понемногу становится больше.

   Фигляр попробовал осмыслить. Это что, говорит, родились вы, лет через сколько-то полюбили друг друга, померли в мучениях и опять по-новой?

   Почему это в мучениях, удивился парень. Иногда мы живём долго и, что характерно, счастливо. Это как получится, всё зависит от окружающей среды.

   Фигляр поднялся с холодного пола, ощупал шишку на лбу, сухо попрощался, прошёл сквозь призраков и отправился домой, забыв лопату в склепе.

   Рукопись он всё-таки не решился сжечь. При нашей безграмотности, решил он, эта лав стори может даже в легенды не попасть. Зря, что ли, столько народу кругом порешили? Бессмертные влюблённые не в счёт.

   Пьеса имела грандиозный успех. Отцы города поздравляли друг друга с выходом на мировой уровень. В столице заметили и нахмурились. Фигляра, отныне здравствующего классика, перевели в столичный императорский театр. Там он запил, вновь впал в сатиру, за что его и отравили по-тихому, не имея политической возможности репрессировать через суд.

   А пьесу, само собой, ставят до сих пор.